— Дочка, как уж доехала-то ты? Нешто одна?
Лесана в ответ беззаботно кивнула:
— А с кем же? Одна. Хорошо в лесу! Спокойно. А звезды какие ночами…
Она осеклась, увидев, как испуганно переглянулись родители.
— Мама, да ты не пугайся. Я ж ратоборец. Мне с потемками в дому не нужно прятаться. Вот только… — девушка помрачнела лицом, — гостинцев не привезла. Побоялась не угадать. Давно вас не видела. Подумала, уж лучше вы сами…
На стол лег тяжелый кожаный кошель.
Отец, с удивлением глядя на дочь, ослабил кожаный шнурок, и по столу рассыпались тускло блестящие монеты. Столько денег за раз в Остриковом роду никогда в руках не держали.
— Откуда ж… — удивленно сглотнул Юрдон.
— То плата моя как выученицы — за обозы, — Лесана улыбнулась.
Все, что они с Клесхом зарабатывали, наставник делил пополам. Вот только тратить звонкую монету было не на что: две трети заработка шли на оброчные — Цитадели, остальные ждали своего часа. На что их было пустить? Ни лент, ни бус, ни рубах вышитых не нужно. Все добро немудреное в двух седельных сумах умещается.
— А ты обозы уже водишь? — не утерпел тем временем Руська.
— Года два как, — ответила девушка.
— И Ходящих убивала? — подался вперед братишка.
— Доводилось, — ровно ответила сестра.
Мать и Стояна вздрогнули, отец только крякнул. Повисла гнетущая тишина. Лесана поторопилась ее развеять — пошарила в лежащем на лавке заплечнике и извлекла оттуда свиток с восковой печатью.
— Надо бы за дядькой Ерсеем послать, грамоту на деревню отдать, — сказала она, обращаясь к отцу.
— Дочка, дак Ерсей еще в прошлом годе по осени помер, — растерялся тот: — яблоню старую рубил, а топор с топорища-то возьми да и соскочи. Прямехонько в переносицу. Нерун ныне староста.
Млада нарочито громко захлопотала у стола, боясь, что имя отца Мируты расстроит дочь. Однако девушка лишь пожала плечами:
— Ну, значит, ему передам. Да и сороку проверить надобно, а то мало ли…
Не услышав в ее голосе ни боли, ни досады, мать успокоилась, а Стояна, все это время сидевшая молча, осмелела и влезла в разговор:
— Поди, узнает староста, кем Лесана стала, локти себе сгрызет: такую сноху проворонил… — Она хотела добавить что-то еще, но под грозным взглядом отца осеклась и покраснела.
— Да ну их, — отмахнулась обережница и повернулась к матери: — Я бы в баню сходила.
— Иди, иди, отец затопил, — вновь засуетилась Млада и полезла в сундук за чистыми холстинами и одежой.
Отец тем временем тоже встал и с привычной властностью в голосе заговорил:
— Намоешься как — переодевайся. В порты, гляди, не рядись, чай не парень. А голову-то покрывалом укрой. Оно, конечно, не мужняя ты, да только без косы и вовсе срам. За полдень к Неруну пойдем. Только недолго плескайся, негоже старосту от дел отвлекать.
Под этими словами Лесана будто окаменела. Медленно поднялась из-за стола и прожгла родителя взглядом, в котором не было ни девичьей робости, ни дочерней покорности. Тяжелым был этот взгляд. Мужским. Юрдон под ним как-то сжался, осел обратно на скамью и побледнел. А дочь сухо проговорила:
— Это тебе он староста. Мне — никто. Надо мной только Глава Цитадели власть имеет. Вот к нему я на поклон хожу, когда надобно. А к Неруну твоему шага не сделаю. Чтоб, когда из бани вернусь — он тут вот сидел и ждал. Да передай: ежели узнаю, что сорока сгибла, а новой он не озаботился — за бороду на сосне подвешу.
С этими словами Лесана развернулась и направилась прочь из избы, однако у двери замерла и, не поворачивая головы, промолвила:
— И одежу я ношу ту, какая мне по уложению Цитадели означена. А ежели стыдишься, что дочь в портах да без косы — так к вечеру меня здесь не будет.
С этими словами она вышла, мягко прикрыв за собой дверь.
— Пойди отнеси сестре, — прошептала мать, кивая Стояне на позабытые Лесаной холстины.
Девка испуганно посмотрела на отца, на затаившегося в углу и пытавшегося слиться со стеной Руську — и кинулась вон.
Млада же, когда дочь скрылась из виду, растерянно опустилась на лавку рядом с мужем:
— Ты уж поласковее с ней, Юрдон… Не девка она более. Ратоборец. Гляди уж, кабы не осерчала на нас.
Староста корчевал с сыновьями лес, освобождая землю под пашню, а заодно готовя бревна для нового дома. Младший из его парней должен был жениться по осени и ввести в род молодую жену; следовало справить новую избу. Топоры звенели, щепа разлеталась во все стороны, пахло смолой и деревом, когда на делянку примчался меньшой внучок — вспотевший, запыхавшийся.
Сверкая щербиной между передних зубов, мальчишка выпалил:
— Деда, к нам колдун из Цитадели приехал!
— Поблазнилось, поди, — воткнув топор в поваленную сосну, сказал средний из Неруновых сыновей. — Какой тебе колдун! Крефф по весне наведывался, обережным кругом тоже вот недавно деревню обнесли, вещунью в Цитадель не посылали, откуда тут кому взяться? Одежа-то хоть какая на нем?
— Черная. К Остриковичам на двор зашел.
Нерун озадачено пригладил всклокоченную бороду. С чего это к Остриковичам ратоборцу пожаловать? Непонятно.
— Батя, — подал голос взопревший Мирута, — у них же Лесану в учение забирали…
— Вернулась никак девка, — озадачился старый кузнец. — Да разве ж может баба ратоборцем стать? Ладно там целителем, но чтоб воем?.. Не углядел, поди, малец-то.
— Слышь, Стрел, — повернулся дед к мальчишке. — Чужин-то — девка или парень?
— Парень, деда! Острижен коротко да в портах. И с мечом!