Наследники Скорби - Страница 55

— Дя-а-аденька… Не на-а-адо… — захлебывалась девчонка.

— Ты что плачешь? — вдруг услышал Тамир за спиной мягкий мужской голос.

Навья затихла. Колдун рывком обернулся и увидел стоящего за кругом незнакомца. Лет ему было около сорока — высокий, длинные посеребренные годами волосы убраны в хвост, в темной бороде от уголков губ вниз пролегли белые полоски седины. Одет в сермягу, посконные штаны и сапоги из рыбьей кожи. На колдуна диковинный гость не смотрел.

— Намаялась? — спросил он ласково у девочки. — Ну, иди сюда. Я тебя спать отпущу.

Она вскинула на мужчину полные надежды глаза и шагнула вперед. Тамир смотрел на происходящее, затаив дыхание, нащупывая на всякий случай убранный за пояс нож. Ну как придется быстро кровь отворять…

Широкие как лопаты ладони легли на голову ребенка.

— Уходи с миром, — сказал незнакомец, и его руки охватило мертвенное зеленое сияние.

Маленькая хозяйка волчонка улыбнулась и… исчезла. А мужчина обернулся к стоящему в круге колдуну и сказал:

— Устал я с ними…

Ночь отозвалась шумом деревьев, и Тамир остался один.

43

Черное пепелище. Сырое, вонючее, страшное. Погорельцы медленно разбрелись по дворам, выискивая хоть что-то уцелевшее. Над мертвой деревней летали причитания и плач…

Майрико обессиленная опустилась на обгорелый чурбан и уткнулась лицом в изрезанные ладони. Ее колотил озноб, а в груди разлилось гулкое опустошение. Не терзала совесть, не лезли в голову переживания о сгинувших людях. Страшно озябли и вымокли ноги. Болела поясница — видать, сорвала, когда закидывала девчонку-подростка на лошадь. Откуда только мощи столько взялось? А теперь вот, едва опасность отступила, накатила мучительная слабость. Дергало израненные руки, ломило каждую косточку, а тело охватила мелкая дрожь.

Однако все же и у едва живой целительницы достало сил оторвать себя с насиженного места, добрести до распростертого на земле Гостяя — бледного, хрипло дышащего. Дар лился медленно, с натугой, но скоро бледное сияние охватило разбитую голову старосты, и тот перестал надсадно со свистом втягивать в себя воздух, успокоился и более не метался. Правда, по-прежнему оставался без памяти, но теперь хоть не помрет.

Закончив лечить мужика, Майрико вернулась на насиженное бревно и попыталась собрать в кулак остатки расползающейся воли. Мысли в голове едва ворочались.

Нужно спасти людей. Уцелели только несколько изб. Да и то… как уцелели — не рухнули. Крыши у всех огнем траченные, стены обуглились. Если собрать выживших в одном доме и обнести его чертой, можно дождаться подмоги из сторожевой тройки. Хотя, нет. Не получится. Обережник из тройки приедет, самое быстрое, через двое суток, да и то, если сорока его в городе застанет. А если нет? Если по требам уехал? Не успеет в Лущаны до того, как поднимется навь.

Сколько народу сгорело нынешней ночью? Даже думать о том страшно. А ведь обережный круг, начерченный целительницей, от бесплотных не защитит. Тем паче, что сроков, когда поднимается навь, даже колдуны до сей поры толком не знают. Зимой вставали, чаще всего, на третьи сутки. А летом, бывало, в следующую же ночь. Значит, с наступлением сумерек могут прийти в деревню бестелесные душить и терзать людей, искать себе новые тела. И те, кого Майрико спасала на пределе сил — погибнут.

От горькой безысходности в сердце всколыхнулась злоба. Нет. Не допустит. Для того они столько пережили? Для того она надрывалась, чтобы сгибли все до единого? Идти надо. Оставаться нельзя.

— Найди, во что одеться, — глухо сказала лекарка Дарине, опустившейся рядом с ней. — Застудишься. Дите скинешь. Иди, поищи сухое.

Дарина перевела на обережницу остановившийся взгляд и ужаснулась. Та была серой от усталости. Кожа обрела мертвенный цвет, и мокрые светлые волосы казались теперь крашеной паклей. Коричневое одеяние лишь усиливало болезненный вид.

— Тебе лечь надо… — мягко сказала женщина. — Устала ты. Или… вот!

Она порылась в суме и достала кувшинец.

— На! — раскупорила и поспешно протянула целительнице.

Та отпрянула, словно ей в лицо ткнули ядовитую змею, и покачала головой.

— Нет. Для тебя наговорено, на имя. Мне от него толку не будет. Иди, оденься. Да скажи мужикам, чтобы телегу нашли. Треньку мою пусть впрягают и ребятишек сажают туда, да скарб, какой в пути понадобится, соберут. Много пусть не тащат, а то не дойдем. До полудня выдвинуться надо…

— Куда?

— В Цитадель вас поведу. — Она закрыла глаза. — Собирайтесь.

— Да как же? Может, в деревню какую?

— В какую? У вас тут навь вот-вот поднимется. Если сорока не сгорела — отправь птицу с серой ниткой на лапке. С двумя нитками. Так лучше. А нам уезжать надо.

Дарина опустила глаза:

— Дети у меня… в Вестимцах…

— До Вестимцев навь в ближайшую седмицу не дойдет. Ей сил набраться надо. А вот ежели мы туда потащимся, бестелесные на родную кровь мигом явятся, она их тянуть будет. Сгубим Вестимцы. Да никто и не захочет такую беду на порог пускать. Так что поведу в Цитадель.

— А ежели навь в пути нас настигнет? Ночью?

— Навь к печищу тянется. Она к нему привязана — к месту, где люди жили либо живут. На пустую дорогу не потянется. На пустую дорогу упыри лишь могут выползти. Но от них я вас уберегу. Скажи там Гостяю, пусть собирает народ. И еще… где поворот от большака, на дерево самое приметное повяжите белую холстину, побольше и позаметнее. То знак для путников будет, что поселение разорено и ехать к нему опасно. Главное, не позабудь ничего…