Наследники Скорби - Страница 57

— Цитадель… далеко еще. Меня тут оставьте… Там, в заплечнике, мешочек белый. В нем трава. Присыплешь меня — звери не тронут… Вы же быстро идите. Как сможете. Если поторопитесь… успеете… до темноты… Прямо вам…

Ее голос слабел. Дарина гладила короткие светлые волосы и по щекам катились слезы. Никогда прежде она не видела, чтобы умирали с таким мужеством, с таким… равнодушием к смерти.

— Живи… — шептала она обережнице. — Живи…

Хотелось крикнуть: "Не ради нас живи! Просто… живи!" Молодая. Красивая. Ведь ждет же кто-то. Кто-то любит. Как оставишь, как бросишь?

Что за долю такую они унаследовали горькую?!

Спустя пол-оборота целительница очнулась от забытья и попросила шепотом:

— Найди… бересты… полоску. Грамотку напишу.

Когда ей принесли лист бересты размером с ладонь, лекарка села и кончиком ножа взялась что-то царапать на теплой гладкой поверхности. Иногда она замирала, уткнувшись вспотевшим лбом в колени: видимо, боролась с дурнотой. Нож несколько раз выпадал из ослабшей руки, но колдунья переводила дыханье и снова бралась за письмо. Наконец, кое-как закончила и протянула грамотку Дарине:

— Отдашь Главе… там про деревню вашу — как и что… знать должны… — и упала обессиленная обратно на овчину.

Некоторое время словно спала, потом открыла мутные глаза и едва слышно спросила:

— Где… отвар… твой? Где?

Дарина поспешно порылась в суме, доставая кувшинец.

— Выпей… мне так… спокойнее будет… Три глотка. Пей.

Она кивнула сквозь слезы и послушно сделала три глотка.

Перед глазами потемнело. Кровь прилила к голове, в ушах зашумело, сознание поплыло, а потом все отступило, и в тело пролилась сладкая истома усталости.

— Спи… — едва слышно сказала Майрико. — Спи крепко…

44

Солнце перевалило за полудень, когда во Двор цитадели въехал не привычный здесь торговый поезд, а обоз, состоящий всего-то из пяти повозок. Зато каких! Добротные, крепкие, с кожаным верхом, укрывающим путников от обжигающего солнца. Телеги не везли товаров, лишь людей. И только мужчин.

Койра, высунувшийся из окна своего покойчика, насчитал больше дюжины справно одетых осанистых мужиков с посадскими гривнами на шеях, да еще почитай столько же с поясами старост. Ходоки, никак, припожаловали к Нэду? Рожи у всех суровые, решительные. Значит, приехали с требой, с прошением каким-то.

Окаянные!

И старый крефф заторопился к Главе, чтобы до того, как новоприбывшие поднимутся на верхний ярус, успеть пошептаться с Нэдом с глазу на глаз.

Собственно, все шептанье-то сводилось к одному — жалобам на неблагодарный люд, который не желал продавать Цитадели товары за жалкие гроши. Сия несправедливость бередила торгашескую Койрину душу, лишала его сна и покоя. За долгие годы бытья ларником обережник превратился из некогда толкового целителя в желчного, подозрительного и неуемно жадного барышника. И сейчас всей своей сквалыжной душой он почуял, что мужики приехали требовать более высокой платы за те товары, кои покупала у них Цитадель.

— Нэд! Там к тебе посадники со старостами приехали! Ты гляди, спуску им не давай, — переведя дыхание, затряс узловатым кулаком перед носом удивленного Главы старик.

В покой он ввалился запыхавшийся, трясущийся и оттого какой-то жалкий. Однако сторонними глазами Койра себя не видел и потому продолжал частить обиженным голосом:

— Поди, хотят цены задрать! Да только нет у нас денег, так и скажи! Едва концы с концами сводим. А коли будут напирать, так нам придется тогда за требы плату повысить. Пусть одумаются! Ишь…

Лицо старика плыло гневом, но в глазах при этом отражалась обреченная беспомощность. Понимал он, что посадники и старосты — не бродяги перехожие, их взашей не вытолкаешь, ибо люди за ними стояли, сотни людей, измученных страхом и нищетой.

Глава вздохнул и положил испуганному ларнику руку на плечо:

— Охолонись. Я уж и сам подумывал за требы большую плату брать. Негоже Осененным впроголодь жить и кровь проливать за бесценок.

С этими словами смотритель подтолкнул запыхавшегося креффа к лавке, а сам махнул рукой служке, менявшему в настенных кольцах факелы:

— Поди Матреле передай, чтобы стол к вечере накрыла щедрый. Гости к нам высокие да знатные припожаловали. Живке скажи, пускай покои в гостином крыле обустроит. Но поперед всего вели обережнику, что обоз привел, ко мне подняться немедля. И креффов созови! — последнее Нэд крикнул уже в спину бросившемуся исполнять поручения парнишке.

Койра поерзал на лавке, пригладил лысину и сказал:

— Нутром чую, добра от них не ждать…

Нэд едва не выругался: мол, настрекочи еще! Однако сдержался и вздохнул. Не припоминал он, когда последний раз посадники являлись в Цитадель с требами. У них без того дел немало, не до праздных разъездов. А тут, гляди, сколько собралось… Города и веси оставили без догляда и водительства, в путь опасный тронулись.

Пока смотритель Крепости расхаживал туда-сюда по покою и томился недобрыми предчувствиями, за дверью раздались шаги, а через миг створка распахнулась, и на пороге возникли Гляд и Сней — ратоборцы сторожевых троек. Один из Печищ, другой из Любян. Знать, совсем дело плохо, коль сразу двое воев с обозом пришли.

— Мира в дому, — вразнобой поприветствовали обережники Главу.

— Мира в пути. Да заходите, заходите.

И Нэд приобнял каждого из крепких, пропахших потом и дымом мужчин, похлопал их по спинам, радуясь видеть живыми и невредимыми.

— Ну, говорите, что там у посадников на уме? А то как снег на голову…