Наследники Скорби - Страница 81

От этих его слов она едва не разрыдалась еще горше.

60

Малой догрызал лягушку. Тонкие сладкие косточки хрустели на крепких зубах. Лягушка попалась шустрая, и ловить ее было весело, а есть— вкусно. Да еще и большая. И мясо упружистое, сочное…

А потом он развалился на мшистой земле и покатался с боку на бок. Полежал на пузе, понаблюдал за букашкой, бежавшей по своим делам. Опрокинулся на спину, послушал шум ветра в кронах.

Все бы хорошо. Но скучно.

Серый как всегда подкрался неслышно. Как у него так получается?

Ярец отвернулся, делая вид, что Батя ему неинтересен. Но тот кувыркнулся, меняя обличье, и сильной рукой сгреб волчонка за холку, оторвал от земли, поднял к глазам:

— Что за вычуры? — строго спросил и встряхнул.

Малыш, как всегда это бывало, сробел, зажал хвост между задних лап и виновато потупился. Серый опустил его обратно и заставил перекинуться.

— Ну? — строго спросил он.

Шмыганье носом показалось уж слишком нарочитым, но Ярец все же выдавил:

— Ты все уходишь… Так надолго. Этих с собой уводишь. А я тут остаюсь.

И он насупился, обиженный тем, что вожак совсем про него позабыл, оставляя на попечение старших, которые были ему чужими. Стая разрослась, да еще эти появились. Так Ярец называл матерых, примкнувших со своими семьями к Серому и ходивших с ними на охоту. Простых волков эти с собой не брали. Боялись— перебесятся. Но и сами возвращались такими, что не подходи. Лютые. Страшные. Спьяневшие от крови. Иногда прихватывали друг друга за ляжки, когда не могли поделить волчицу. Начинали грызться, яриться. Но Батя лихо их разнимал. И волчицы все были его.

А про Ярца вожак не вспоминал. Так, цапнет зубами за холку— и будет. Глупый тосковал, обижался. Один раз чуть было не сбежал, но вовремя опамятовался. Куда бежать? Что делать? Диким стать? Ну, уж нет.

— Тошно тебе? — тем временем спросил мужчина, вытягиваясь на траве.

Мальчонок кивнул. В Стае не было никого ему по возрасту. Он у них единственное дите— всем докука.

— Нынче снова к подружке твоей пойдём. Беседа есть до тамошних. Вот и наиграешься.

Тяжелая рука взъерошила волосы на затылке.

— Там ребятишек много. Своди их плотину бобровую поглядеть. Да там по реке выше падун есть. А возле него камень старый. На человеческий череп похож.

— Брешешь! — Ярец аж сел от такого известия.

— Как есть говорю, — усмехнулся Серый.

— Череп. А в глазницах— мох.

— Далёко?

— Не шибко.

Малой заерзал.

…В Лебяжьи Переходы они отправились следующей ночью. С этими. Две волчицы, три переярка, один матерый. Красивые… Ярцу вовек таким не сделаться— чтобы мышцы буграми, чтоб прыжок тягучий и легкий, а лапы большие и сильные. Он глядел, завидовал. Хорошо им. Охотятся с Батей. А от таких, как он, Малой, какой толк? Пока-а-а еще вырастет. А и вырастет, этим не станет. Обузой только. Корми его… Зачем такой нужен Стае?

Он глодал сам себя, забыв, что в Стае, кроме этих, немало подобных ему— самых обычных и таких же бесполезных. Только они старше были.

Юна сидела на крылечке, пеленала в рогожку соломенную куклу.

— Ой! Давно вас не было! — обрадовалась девочка и вполголоса сообщила:

— А батя с дядькой Званом все на твоего ругались. Ой, ругались…

И тут же забылась, глазки заблестели:

— А надолго вы?

Ярец ответил с достоинством:

— Как беседа сладится…

Девочка понятливо закивала, но потом простодушно сказала:

— Не сладится. Дядька Зван старшого твоего припадочным называл. Говорит, мол, все у него без ума, на одной злобе. Как ты с ним живешь? Не обижает тебя? — и она с жалостью заглянула мальчику в глаза.

Тот насупился от обиды за вожака и буркнул:

— Батя— самый лучший. А дядька Зван твой— дурак.

Юна тут же вспыхнула:

— А что ж говорят про него, что лютый больно? А правда, будто он людей грызет и вас учит? Тебя не учил?

Малой уже пожалел, что пришел к этой болтушке. От ее слов было и обидно, и горько, и досадно. Чего б понимала! А ведь все лето они водили дружбу. Когда Серый наведывался в Лебяжьи Переходы, обязательно брал с собой щенка. Ребятишки встречались и подолгу играли. А уж сколько раз наверх сбегали— и вовсе без счету! Правда, и попадало за это…

Ярца-то Батя никогда не ругал, говорил:,"Волк— не пес. На цепь не посадишь. Бегай, коли ноги есть. Когда вам еще наиграться?" Но Юне нагорало, если узнавали.

— Ничего он не учит, — буркнул обиженно мальчик.

— Ты сердца-то не держи, — попросила подружка, почувствовав его горечь. — Боязно только. Меня заругают, если опять с тобой убегу… А то и всыплют.

После этих ее слов Ярец совсем сник, даже слезы на глаза навернулись. А он-то…

— Ну и сиди тут, — буркнул мальчик. — А я ей череп показать хотел каменный. У-у-у… хухря!

— Сам ты хухря, — обиделась она и тут же спросила:

— А что за череп?

— За плотиной бобровой…

— Да ну?

— Чтоб мне пусто было!

— А далече идти-то… — протянула девочка.

— Вот и не ходи.

— Дак со мной братья просились и сестра. Сведешь?

— Со мной же нельзя, заругают, — из вредности напомнил Малой, в душе радуясь, что подруге все же интересно.

Девочка потупилась. Отец и впрямь просил не ходить больше с волчонком. Не водить с ним дружбы. Сказал, со зверем шутки плохи. Но Юна не понимала, что не так с Ярцом, таким серьезным, смелым и любопытным. Да и на череп страсть как хотелось посмотреть. В Пещерах было спокойно, но ведь и скучно тоже. Камень да эхо. То ли дело наверху! Там пахло землей, травой, хвоей, водой и ветром!